Песочные часы с кукушкой - Страница 40

– Здорово… – Майкл покачался на стуле и вдруг попросил: – А расскажите что-нибудь.

– Майки! Не беспокой джентльмена! – Миссис Коллинз внезапно заметила, что сын отошел от стола, и манерно заломила руки.

– Все в порядке. – Успокоил ее Яков. – Он не мешает… – И повернулся к мальчику: – О чем рассказать?

– Об изобретениях. И королях.

– И капусте… – снова усмехнулся Шварц. – Ладно, будет тебе история… Давным-давно жил на свете талантливый изобретатель, и звали его Вольфганг Кемпелен.

– Ну и имечко, – скривился мальчик.

– Не перебивай, слушай. Этот изобретатель путешествовал по королевским домам Европы, был при дворе у императоров, гостил у султана… и всюду показывал чудесное устройство – механического человека, который играл в шахматы с любым, кто пожелает, и всегда выигрывал. Он кивал три раза, объявляя «шах». Этот механический человек был единственный во всем мире, и никто не знал секрета его изготовления, только Кемпелен. Многие пытались выкрасть эту удивительную куклу, чтобы разобрать и понять, как она устроена, но изобретатель был настороже. Впрочем, он не боялся показывать внутреннее устройство всем желающим. Он открывал дверцу подставки, на которой по-турецки сидела кукла – кстати, ее потому прозвали «турок», – и демонстрировал некие механизмы внутри. Каких только не было теорий насчет механического шахматиста… Думали, что Кемпелен управляет им на расстоянии, или что внутри сидит безногий человек… но там не было ничего, кроме шестеренок и двигающихся частей. Люди платили огромные деньги, чтобы только посмотреть на чудо-автомат, а уж увидеть, как он играет, или самому сразиться с ним в шахматы – это стоило баснословных денег.

Мальчишка слушал, чуть приоткрыв рот. В ресторан тихонько вошел Жак, и беззвучно приблизился к Якову, стал за его спиной. А Шварц продолжал рассказ:

– Кемпелен, несмотря на то, что за свою жизнь построил множество полезных и красивых вещей – фонтаны, паровой насос, прославился как великий изобретатель, когда сделал своего «турка». Ведь он смог создать механического человека, который к тому же был настолько умен, что выигрывал в шахматы даже у известных мастеров. А шахматы такая игра, которая требует незаурядных способностей, логики, внимания и умения анализировать. Долгие годы никто так и не сумел повторить его изобретение.

– А вы сумели? – С придыханием спросил мальчик. В глазах его сияла надежда.

– Нет, не сумел. – Ответил Яков. – Потому что не было никакого механизма. Внутри сидел карлик, а скрывали его специальные зеркала, повернутые так, чтобы создавать иллюзию пространства, заполненного лишь деталями да рычагами.

– Но… но это же… – Мальчик напрягся, пытаясь подобрать правильное слово, выражающее все его разочарование. – Это нечестно!

Яков улыбнулся, молча смотря на мальчишку. Тот надул губы и, соскочив со стула, убежал к матери и отцу.

– Кхм. – Подал голос Жак. – Каюта готова, патрон.

– Спасибо. – Яков поднялся и поглядел на маленького Майкла, который, насупившись, сидел за столом с семьей и на расспросы матери, что его так расстроило, только упрямо мотал головой. – А ты как думаешь, Жак, это нечестно?

– А это смотря по отношению к кому, патрон. Кемпелену, королям, шахматистам, карлику… мальчику?

Яков повернулся к помощнику, и губы его тронула теплая улыбка.

– Ты понимаешь. – Сказал он.

Оставшиеся шесть часов полета Яков провел в каюте, с книгой. Их предлагалось немного, и Яков выбрал томик Честертона, о Диккенсе, поскольку остальные романы, либо слишком претенциозные, либо слишком наивные, его не привлекли. Жак спал, и лицо его беспокойно дергалось во сне. Они прибыли в Портсмут в два часа ночи: пришвартовались, но ненадолго – видимо, новых пассажиров не было. Ранним утром следующего дня «Голиаф» величественно подплывал к Эпсому, где располагалась аэрогавань. Шварц потряс помощника за плечо и отправился на прогулочную палубу, любоваться возникающим из дымки Лондоном через диковинные, наклонные окна.

«Туманным» называли Лондон не зря, хотя вернее было бы дать ему эпитет «дымный». Сотни фабрик и заводов, работающих на угле, печи по производству кирпича, тянущиеся, бывало, на полмили; камины в домах, трубы пароходов на Темзе – все выпускало в воздух такое количество дыма, что казалось, город закутался в грозовую тучу. «Голиаф» опустили, и как раз вовремя на палубе показался помятый Жак с чемоданами.

– Отвратительно спал, – признался француз. – Снились несносные мальчишки, они обокрали меня, а потом превратились в пожилых аристократов и стали требовать от меня превратить свинец в золото.

Он зевнул. Яков поморщился, потирая виски.

– Опять? – Участливо спросил Жак.

– Да. Не страшно. Ты заказал номер?

– Люкс на двоих, с отдельной ванной.

«Савой» недаром числился среди самых богатых, престижных и современных отелей. Все в нем говорило о роскоши – и все было создано для того, чтобы ублажать тонкие вкусы жильцов. В нем останавливались люди знатные, богатые, знаменитые, или же те, кто обладал всеми этими качествами; Шварц с помощником, пожалуй, не могли бы отнести себя к одной из этих категорий, однако «Савой» располагался в удобном месте – в центре театрального Лондона, районе Ковент-Гарден. Ну и горячая вода в ванной сыграла свою роль при выборе гостиницы. К тому же, особых трат в повседневной жизни у изобретателя не было, а деньги на счету все копились.

Портье отнес багаж в номер, получил свои чаевые – Жак долго шелестел деньгами, вызвав сдержанное, прикрытое слащавой улыбкой раздражение у служащего, – и скрылся. Жак подошел к окну небольшой, но со вкусом обставленной гостиной, оглядел раскинувшийся перед взором шумящий, суетный Стрэнд.