Песочные часы с кукушкой - Страница 60

Неловко приобняв девушку за спину, Карл Поликарпович добродушно усмехнулся в усы: еще, казалось бы, совсем недавно и он так же мучился, ночей не спал. Ходил под окна к Настасье Львовне, дышал сиренью, что цвела у ее дома, даже стихи порывался писать. А, увидев ее однажды со столичным хлыщом, решил, что уедет его зазноба в Санкт-Петербург, поминай как звали, – надумал сначала топиться, а потом плюнул на все и заявился ко Льву Игнатьичу, изрядно выпив для храбрости, дочерней руки просить, стараясь успеть поперек франта. Который оказался ее двоюродным братом. Так что Клюев сейчас хорошо понимал, отчего эта барышня себе такие ужасы надумала. Современная молодежь – она такая, ей все подавай прямо сейчас.

– Ну-ну, полноте. – Карл Поликарпович похлопал девушку по спине и, когда она отстранилась, подмигнул. – Пригласите на свадьбу?

– Конечно. – Мисс Кромби утерла слезы и протянула ему скомканный, влажный платок. – Еще раз спасибо. Простите, что смутила вас своим поведением…

Она уселась напротив и уже спокойно, с видимым удовольствием принялась допивать чай. Затем вдруг, словно спохватившись, подняла взгляд, полный смутного непонимания, на фабриканта:

– Скажите, мистер Клюев, а почему, когда я сказала, что «Он» Адама не отпустит, вы предположили, что это Жак?

– Ну… – Дернул же черт за язык, подумалось Карлу Поликарповичу. – Я… в общем, не нравится он мне.

– Но Жак и сам служит у мистера Шварца. Он не более свободен, чем Адам, насколько я могу судить. Видимо, тоже чем-то сильно ему обязан… Я понимаю, что ошибалась насчет Адама и его намерений, но ведь мистер Шварц действительно будто бы… привязал их чем-то. Он мсье Жаком помыкает, а тот молчит…

Тут уж Клюев не вытерпел.

– Вы на Якова не наговаривайте, будьте любезны. Этот ваш «страдалец» Жак еще тот негодяй и темная личность, и кто кого в кулаке держит, я б еще три раза подумал.

– Я бы назвала мсье Мозетти человеком вероятно распущенным и слишком уж нахальным, но «негодяем»? Что он такого сотворил? Может, оступился, нарушил закон, и теперь мистер Шварц его этим шантажирует, при себе держит?

– Шанта… мисс Кромби, это слишком. Яков и мухи не обидит!

Девушка поджала губы и уже воинственно, а не потерянно, откусила от булочки. Услышав про муху, приподняла бровь, но догадалась, что это русская идиома.

– Мистер Шварц весьма жесткий человек. – Заявила она непререкаемым тоном. – И при этом умеет влиять на умы людей вокруг так, что они и не замечают, как он ими помыкает. – Затем, словно бы озвучила непривычные для себя, до этого момента лишь начавшие формироваться мысли, Джилл умолкла на секунду и добавила: – А ведь правда. Я до этого не задумывалась, насколько он умеет затуманить разум. В свой первый к ним визит я вообще чуть не заснула.

Карл Поликарпович невежливо фыркнул.

– Нет, погодите. Мистер Шварц явно держит при себе и Адама, и Жака с какой-то целью, пользуется плодами их труда… Вот вы знаете, сколько получает Адам за свою работу? А я знаю. Ни пенни. Он как-то сказал мне, так буднично, что он и мсье Мозетти работают задаром, только за стол и кров.

– Ну, сейчас пойдут журналистские рассуждения про эксплуатацию, – вспылил Клюев. – Знаете ли, многие рабочие спины гнут и за меньшее. И не наше дело лезть в чужой карман, если уж на то пошло.

Джилл примирительно накрыла его руку своей.

– Простите, мистер Клюев. Вы мне так помогли, а я снова обременяю вас своими подозрениями. Я понимаю, мистер Джейкоб ваш друг. Я больше ни слова плохого не скажу о нем, обещаю.

– Ладно. – Охотно согласился Карл Поликарпович.

Они завершили чаепитие в молчании, мисс Кромби вскоре ушла, еще раз поблагодарив невольного свидетеля ее душевных терзаний и обещав пригласить фабриканта на свадьбу с Адамом. А Клюев засиделся в кофейне допоздна. Официант носил на его столик чайник за чайником, а Карл Поликарпович угрюмо сидел, полный тяжких дум. Поначалу он возмутился, услышав обвинения журналистки, но чем дольше он сидел, тем большие сомнения возникали у него. Что-то все же было в ее словах, какое-то зерно… И вот сегодня – он несся сломя голову к Якову, собираясь разнести Жака в пух и прах, и какая-то пара фраз от друга – и он уже готов был выкинуть дневник Петруши. Да, отобрал его у Жака сначала, но выходил из дома на Никольской, уже уверив себя, что безопаснее будет и вовсе избавиться от документов, что Певцов собрал. Хотя… Таким ли он уверенным был? Да, разум его согласился с доводами Якова, они были всем хороши, как ни глянь. Но чувства… Карл Поликарпович все сидел, и думал. И каждый раз, пытаясь подобраться к мучающей его проблеме то с одного, то с другого бока, он натыкался на твердое, незыблемое ощущение – он должен верить Якову.

И вот это-то «должен» и пугало его больше всего.

«Полно, – сказал самому себе Клюев. – Я переволновался, у меня ум за разум заходит, столько всего приключилось… домой, домой, спать. Завтра утром все покажется дурацкими треволнениями… А Петруша? – Внезапно вспомнил он о помощнике. – С ним-то что делать? Вдруг задумает опубликовать свою историю?».

Расплатившись, Клюев направился домой, пешком, чтобы было время поразмыслить. И к порогу особняка пришел ровно тогда же, когда и к решению. Петрушу он отправит в Россию, к родным. Или даже сначала в отпуск – отдыхать. Скажем, в Крым, или на лечебные воды, на Кавказ. А потом продлит ему отпуск, чтобы парень с семьей повидался… А там, возможно, и вовсе предложит ему место у брата в мастерской.